В предверии очередной годовщины Великой Победы - нашего без преувеличения Национального Праздника, приходится (и это делать абсолютно необходимо) развенчивать ложь и клевету самых лютых и гнусных ненавистников нашей страны и нашего народа - "либерастов" - детей (в прямом и переносном смыслах) вырожденца и ублюдка доктора Геббельса. Иначе они отнимут у нас Победу, отнимут у нас нашу великую историю, приравняют нас к военным преступникам и мы (и наши дети и внуки) ещё будем платить "репарации и контрибуции" всем вокруг "молодым демократиям". Воистину нет у нас страшнее врага, чем полчища крыс-либерастов всех мастей и расцветок, они гораздо хуже, в 1000 раз хуже, чем все гитлеровцы вместе взятые. Об этом в нижеследующих замечательных публикациях:
----
Как зэков на войну бралиРассказ моего отца
Юрий ЛогиновНакануне 66-й годовщины Великой Победы считаю нужным сказать, что грязная ложь, которую льют на неё зарубежные фашисты и отечественные власовцы, никогда не уничтожит память нашего народа.
У меня в руках — красноармейская книжка моего отца. При обмене воинских документов он попросил оставить ее на память. Это, конечно, вторая книжка, выданная в 1945 году, но туда перешла запись из первой: "Галунов Иван Кузьмич 1921 года рождения, призван 15 сентября 1942 г. Рыбинским ГВК".
Я записал его рассказ о том, как это было.
14 сентября 1942 года. Дмитрлаг в г. Рыбинске. Заключенные строят водохранилище. Утром, как обычно, — развоз на работы. Зашагали бригады в промзону. Собаки лают, натягивают поводки. Конвой читает свою "молитву": "шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству, конвой стреляет без предупреждения".
Пришли на свой объект. Приступили к работе. Работали не более часа. Но прибежал посыльный — срочно возвращаться в лагерь. Зачем? Мы ведь только что из лагеря? Что за два часа могло там произойти из ряда вон выходящее?
Во время войны даже начальник лагеря не мог остановить работу. Он мог в случае какого-либо ЧП (например, побега) поднять весь лагерь и держать на морозе или под проливным дождем. Но днем работы никогда не прекращались. В войну отменили выходные дни. Работали 7 дней в неделю. Исключение составляли заключенные-евреи. Они не работали по субботам. До войны у них было 2 выходных дня. А в войну только один — суббота. Кричим конвою: "Что случилось? Зачем в лагерь?"
Конвой не знает, сами нервничают, торопят. Собаки не лают, скулят. Это вечером они обычно рвались с поводков, подгоняли нас, потому что привыкли вовремя возвращаться к своей миске. Идём в строю, переговариваемся, конвой не пресекает. Они, видно, сами напуганы.
Что же ожидает в лагере? Только нашу бригаду возвращают, или других тоже? Подходим к лагерю. И видим, как в гору, где на территории бывшего монастыря располагался лагерь, со всех сторон тянутся колонны "зэков". Всех сняли с работы?! Что случилось? Немцы Москву взяли? Умер Сталин?
Пришли в лагерь, построились на лагерном плацу. Такого построения никогда не было. Обычно так называемые "придурки", то есть те, кто не работал на общих работах (кухня и др.), в строй не становились. А сейчас все стоят. Даже евреи встали отдельным строем.
И не было никогда такого, чтобы одновременно перед строем было все лагерное начальство. Начальник лагеря вообще перед нами появлялся редко. Если только не выполнялся план строительства, то выкрикивал перед строем угрозы, типа: "Я вас на Колыму отправлю! Там вас расстреляют". Перед войной на Колыме расстреливали без суда. Мы об этом знали. Правда, тех организаторов расстрелов тоже расстреляли, и об этом мы тоже узнали. Лагерная почта всегда работала лучше государственной…
Дальше смотрим.
Начальник со всей своей свитой отошёл достаточно далеко. Перед строем осталось пять офицеров. Офицеры не лагерные, незнакомые. Своих всех мы знаем в лицо. Знаки отличия другие. Но главное — у них на ремнях пистолетные кобуры, и видно, что не пустые. А лагерные офицеры оружия не носили — по крайней мере, в открытую. Гости разошлись вдоль строя.
И Я услышал слова, которые помню до сих пор. Когда они говорили, выделяли каждое слово.
— Мы — офицеры Рыбинского городского военкомата. Ваши братья на фронте истекают кровью. Они ждут вашей помощи. Кто хочет воевать за Родину? Выйти из строя! Добровольцы! Шаг вперёд!
Стали выходить по одному. Меня как кипятком ошпарило. Четверо моих братьев там, а я, самый младший, — здесь?! И тоже вышел. Сзади кричат: "Куда вы, дураки?! Здесь пайку дают, а там пулю получите!" В то время в лагере было немало таких "зэков", кто не скрывал, что в заключении они спасались от фронта.
Нас построили в отдельную колонну. Открылись центральные ворота лагеря (монастыря). За весь срок я ни разу не видел эти ворота открытыми. В монастыре были другие входы. А тут центральные ворота — широкие, красивые — распахнулись перед нами.
— За ворота, шагом марш!
Никто не сдвинулся с места.
— Что, команду не слышали? Команда была: "Шагом марш!"
Тут все закричали: "Нам в бараки надо!"
— Зачем?
— Вещи забрать.
— Вам ничего не нужно. Все необходимое вам выдадут в Армии. Слушай мою команду! Смирно! Шагом марш!
И зашагали мы вперёд. Куда? Не знаем. Сколько нас было? По моей оценке, 220-230 человек. Больше 250 человек не было. Но и меньше 200 не было. Получается больше половины батальона. А если по-фронтовому, то батальон. На передовой полных батальонов никогда не было.
Один офицер идёт впереди, ведёт строй. Четверо идут вдоль строя, с одной стороны. Пистолеты в кобурах, собак нет. Это же не конвой. Что тогда в наших душах творилось, тебе, сынок, не понять. Что, мы на свободе? Кто разрешил? И офицеры, видимо, были в большом напряжении, не знали, как мы себя поведем. Разбежимся? Их разоружим?
Один офицер достал пачку папирос и закурил. Ты видел когда-нибудь такое, чтобы в строю курили? И я не видел. Ни в лагере, ни в армии.
Конечно, сразу голос из строя: "Гражданин начальник, угостите папироской!"
Отвечает: "Я не гражданин начальник, а товарищ капитан. Вы не в лагере. Привыкайте к армии, как положено обращаться к старшему по званию. Вообще-то курить в строю не положено. Но я первый нарушил. И вам на первый раз прощаю". Скомандовал: "Папиросы в строй!" Все офицеры передали свои пачки в строй. Идем, курим, передаем друг другу. Я не курю. Мне дают, я дальше передаю. Вот это жизнь!!!
Шли часа полтора, километров семь-восемь. Пришли. Железнодорожная ветка. Стоят бараки — такие же, как в лагере. Только нет вышек и колючей проволоки. Бараки недавно построенные, пахнут свежей древесиной. Дымят полевые кухни. Обед. Обедать нам рано, но мы всегда голодные. Хлеба выдали такую же пайку, как в лагере. И хлеб такой же плохой. В войну нигде хорошего хлеба не было. На фронте доводилось обедать с офицерами. И у них хлеб был ненамного лучше. Хороший хлеб можно было только где-то достать — купить. А вот каша!!! На настоящем масле. В лагере масла в каше не бывало. Продукты разворовывались. И лагерное начальство тогда этими продуктами не брезговало. А здесь каша настоящая. И накладывали миску до краев. За добавкой можно было подходить сколько угодно, и каждый раз — миска до краев. Мне до сих пор кажется, что вкуснее этой каши я ничего не ел. Настолько врезалось в память.
Вместе с хлебом выдали пайку махорки. Сразу вопрос:
— Товарищ капитан, пока шли, папиросы курили, а теперь махорку выдаете?
— Папиросы будете курить в Берлине. Курить в строго отведенных местах. Располагайтесь в казармах.
(Ого, это не бараки уже, а казармы!) Зашли. Такие же двухъярусные нары, такие же постели без белья, как в лагере. Но постели чистые и набиты сухой соломой. В лагере всегда набивали гнилой, и постели вшами просто кишели. Какой бы усталый ни пришел с работы, пока не убьешь определенное количество этих тварей — не уснешь. Кто-то упал на постель со словами: "Ребята, посплю ночь на сухой соломе — и умирать не страшно!"
Расположились. Через короткое время команда: "Выходи строиться!". Построили в шеренги. Перед строем человек, одетый в полувоенную одежду. Но явно не военный. Нет знаков отличия. Без оружия. Пожилой, в очках. Представляется: "Я — прокурор города Рыбинска. Я уполномочен вам заявить…" Для меня слово "уполномочен" было новым словом. Я прокрутил в голове: значит, он не сам это решил, а ему кто-то дал "мочь".
— Я уполномочен вам заявить: как только вы вышли за пределы лагеря, вы являетесь несудимыми. Судимость с вас снимается, документы о судимости уничтожаются. Вы нигде, никогда не должны говорить о том, что были судимы. Потом он долго говорил, какие мы герои, какие патриоты, и несколько раз предупреждал, чтобы нигде не говорить о своей судимости: "Запомните: вы — не-су-ди-мы!!" В конце своей речи прокурор сказал: "Я вместе с вами буду находиться здесь, в том помещении (показал рукой). Спать не буду. Любой из вас в любое время может придти ко мне и сделать заявление, если против вас или ваших родных совершены незаконные действия. Я гарантирую: прокуратура разберется по каждому факту".
Я, конечно, к нему не ходил. Хоть я и не совершал никакого преступления, но сам себя оговорил, чтобы спасти товарища. Мне жаловаться не на что. А парень, который расположился рядом со мной, ходил. По лагерю я этого парня не знал. Познакомился здесь. Я его не спрашивал ничего. По лагерным законам лишние вопросы задавать не принято. Он сам сказал, что брат у него несправедливо сидит.
— Ну, и что прокурор?
— Я написал заявление, прокурор убрал в папку. Сказал, что если всё так, как я говорю, брата освободят.
Уснуть не могли долго. Что дальше будет? Где воевать? Какое оружие дадут? Из оружия-то вблизи мы видели только винтовки "вохры".
Подъём, завтрак той же кашей. Баня. Ну, какая баня? Барак, земляной пол, на которых котлы, вода кипит. Ребята быстро сообразили, нагрели камни, нагнали пару. Мыло выдали как в лагере, на один сустав пальца. Но воды горячей — сколько хочешь. В лагере давали только одну шайку. Шайка большая, деревянная, ведра на 2-3. Заменить воду было нельзя. Моешься постоянно в одной воде. К концу помывки она холодная. Выйдешь из бани и дрожишь от холода. А здесь — лей, сколько хочешь. И время не ограничивали. Команды на выход никто не давал. Последних сами выгоняли — надоело ждать. Вышли из бани — нашей одежды нет. Лежат тюки военной формы. Форма б/у, но чистая и штопка сделана явно женскими руками. Выбирай, что подходит. В лагере бросят на два размера больше или меньше — ходи, ищи обмен. А здесь никто не торопил: выбирай, примеряй. Нашлись щёголи, никак выбрать не могут — зеркала-то нет. Крутится: посмотрите, как у меня там. Смеемся: "Ты что, на свадьбу собрался? Здесь невест нет, одни женихи".
Далее медицинская комиссия. Осмотр всеми врачами. Вес, рост, объем груди, объем легких и так далее. Годен, годен, годен. Четвертых признали негодными.
— Ребята! Нас не берут!
— Как так? Мы же все вместе!
— Не волнуйтесь, они идут в госпиталь. Они догонят вас на фронте. Если после госпиталя будут признаны негодными, будут работать на оборону. В лагерь никого не возвратят.
Выдали красноармейские книжки. Ты когда, сынок, получил военный билет? В день присяги. А мы — в день призыва, потому что из заключенных надо было быстро сделать солдат, выбить лагерь из наших голов.
Красноармейские книжки заполняли с наших слов. Никаких других бумаг я не видел. Вопрос: гражданская специальность? А какая у меня в деревне специальность? Меня судили несовершеннолетним. Я вспомнил, что в колхозе уважаемым человеком был кладовщик. Я и ответил — кладовщик. Тот, кто записывал, видимо, был такой же "образованный", как я. Кладовщик же — это должность, а не специальность. Но так и записали.
Дальше. Принимают нас в комсомол. Если бы меня спросили: "Хочешь быть комсомольцем?" — я бы, скорее всего, в то время ответил: "Нет!"
Но задавали всем другой вопрос: "Будешь воевать?"
— А зачем я здесь?
— Ты настоящий комсомолец. Поздравляем!
Пожали руку, вручили комсомольский билет. Разве вчера утром, когда шел под конвоем, мог я себе представить такое?
Все эти дела заняли целый день. Конечно, обед еще был. К вечеру выдали сухой паек на трое суток. Подошел состав. Вагонов еще было немного. Часть вагонов занята. Оттуда нам кричат, шутят, смеются.
Ребята! Это такие же, как мы, тоже из лагеря. Значит, мы не одни. На душе еще светлее стало.
Загрузились, тронулись. Интересно, куда везут? Кто-то ориентировался. На Москву поехали. Значит, Москву защищать будем. Стали уже засыпать. Голос: "Ребята, на "горьковку" повернули, на восток везут, в Сибирь!"
— Обманули?! Зачем? Мы же добровольцы!
По вагону проходят сопровождающие офицеры. Уже другие, не военкоматские.
— Куда везете? Немцы — в другой стороне.
— Прежде чем с немцами воевать, надо научиться. Успеете, увидите немцев. Спите спокойно.
И пока ехали мы, прицепляли новые вагоны, загружались. Мы уже всё поняли: собирают из лагерей добровольцев.
Ночью слышали, пересчитывают нас.
Здесь все. Говорят, двое сбежали. Ну, всё, думаю, сейчас шмон начнется, как в лагере при побеге. Пусть побегают. Земля круглая. Прибегут туда, откуда убежали.
Прибыли мы в Гороховецкие Лагеря. Сколько вагонов в эшелоне было? Не скажу. Эшелон большой, конца не было видно. И все — "зэки". То есть уже не "зэки". Судимость снята, документы уничтожены. А в карманах гимнастерок у нас красноармейские книжки и комсомольские билеты. Затем курс молодого бойца. Присяга! И у каждого — своя фронтовая судьба. Ты, сынок, начитался, наслушался всякой ерунды о штрафниках, заградотрядах и т.п. Чтобы ты понял, сынок, что тогда всё было не так, как пишут в "Огоньке", расскажу, что произошло со мной во время курса молодого бойца.
Мы отрабатывали на соломенных чучелах приемы "бей штыком!" и "бей прикладом!" деревянными винтовками. Это очень надоело. Я что-то выполнил плохо, нехотя. Офицер сделал мне замечание. Я его и послал... Ты должен понять, что я был молодым, и лагерные замашки еще не выветрились. Он меня ударил по щеке. Я его в ответ ударил его по плечу деревянной винтовкой. Деревяшка сломалась. Я бросил на землю обломки и ушел.
Сел в землянке, зажал голову руками. Жду, когда за мной придут. О штрафной, разумеется, и не думал. Присягу я еще не принимал, поэтому военному трибуналу не подлежал.
Возбудят новое дело, получу новый срок. Сидел до вечера — никто не пришел. Пришли ребята с занятий. Говорят: "Не бойся, Ваня, тебе ничего не будет! Мы слышали, как полковник кричал этому офицеру: "Как ты посмел его ударить! Они же из заключения. С ними нужно бережно. Тебе же с ним в бой идти. Он же тебя в первом бою убьёт!"
Утром вышел на занятия, командовал уже другой офицер. Этого больше не встречал...
Я думаю, мало в живых осталось ребят из нашего эшелона. Я выжил совершенно случайно. Мы шли добровольно. И присягу свою все мы выполнили.
---
http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/11/911/42.html---
Битва за историюПравда о советских военнопленных
Евгений Левшин Война Советского Союза против фашистской Германии продолжается на задымленных полях политической пропаганды. Враг напал внезапно, вероломно, подло. Он воспользовался внутренней смутой, эффективно введя в бой нанотехнологии психологической обработки населения. Его поддержала выстрелами из-за угла заранее подготовленная и проспонсированная "пятая колонна". Подобно эсесовцам, не помывши рук от крови мирных жителей, под гром фанфар открывавшим закрытые большевиками церкви, нынешние антисоветчики вырядились в православные одежды, скрывая под ними наворованное бабло и прочие богомерзкие дела. Они выискивают самые трагические, самые больные моменты русской истории советского периода и раздувают их до размеров гротеска, подобно пошлякам, которые надувают презервативы как воздушные шарики. Фашиствующие антисоветчики натравляют поколение на поколение, ссорят отцов с детьми, дедов с отцами, верующих с неверующими, русского с русским, всех русских со всеми нерусскими. Правда отступает перед пропагандой, поскольку не имеет достаточных средств борьбы. Мало патронов, мало противотанковых средств. Но отсупать уже некуда: позади Москва. Мой окоп обороняет важную часть нашей правды — правду о советских военнопленных.
Иногда приходится слышать, что среди моего поколения особенно много антисоветчиков. Жизнь этого поколения переломана смутой ровно пополам. Наша нравственность не была закалена в боях и трудах. Юность прошла сладенько и комфортно. Наши думы о судьбах отечества были поверхностны и досужи. Мы привыкли, что за нас думают кому положено.
Когда все стало рушиться, одни затосковали по Родине, другие — по бывшему душевному комфорту, когда все было ясно и понятно. Но чтобы вернуться к этому комфорту, надо было лечь под новую власть. Надо было посчитать врагами и виноватыми во всем тех, на кого указало новое начальство. Чтобы вернуться в благополучное винтикообразное состояние, надо было станцевать степ на могилах тех, кому мы обязаны безмятежностью нашей юности.
Поэтому у антисоветчиков моего поколения, имеющих некоторый багаж личных воспоминаний, удивительно избирательная память. Как-то на встрече с одноклассниками завелась нетрезвая беседа на тему наших военно-исторических познаний. Кто-то эрудированный поведал аудитории, что, оказывается, в первые месяцы войны Сталин отобрал у всех наших летчиков парашюты, чтобы те не прыгали и не сдавались в плен. Кто-то поддакнул, кто-то вылупил удивленные пьяные зенки, кто-то вежливо промолчал, видимо, подумав, что на легком фанерном самолете можно и без парашюта сесть на шоссе или в поле, а еще можно быть сбитым и над своей территорией.
А я просто вспомнил, где нас всех, там сидящих, принимали в пионеры. Это было за городом, возле памятника Виктору Талалихину. Этот летчик-истребитель в ночном бою августа 1941 года протаранил "хейнкель" и спустился на парашюте на то место, где мы стали пионерами. Это был именно парашют, а не фуражка, я это помню, поскольку летчику потом вручили Звезду Героя. Но что сделалось с этими пионерами? Почему они не вспомнили этот день и это место? Только ли водка здесь виновата?
Уже четверть века нашим людям, кто далек от войны по возрасту, вешают на уши лапшу про то, что всех советских военнопленных, по освобождению из немецких лагерей, переправили в лагеря советские. "Советский Союз предал своих военнопленных! Сталин не подписал с Гитлером соглашений о деятельности Международного Красного Креста, чем обрек на гибель в плену миллионы наших солдат!"
Я много слышал о том, что Сталин накануне войны подписал с Гитлером все, что можно и что не можно, чтобы ни войны, ни военнопленных не было вообще. И что же? Куда с этими соглашениями сходил Гитлер? Оказывается, в разгар битвы за Сталинград можно было подписать с Германией соглашение о военнопленных, и тогда наших пленных кормили бы шоколадом! А почему еврейская общественность, такая мастерица всяческих соглашений, не договорилась с Гитлером про Красный Крест?
И пусть мне кто-нибудь, грамотный и антисоветский, пришлет ссылку на то, сколько именно миллионов военнопленных и иных клиентов немецких концлагерей было освобождено через этот пресловутый Международный Красный Крест. Припоминаю "документальный" телефильмец. Толпы советских военнопленных, освобожденных союзниками в Западной Европе, грузятся на пароходы для возвращения домой. Идет комментарий: "Американские солдаты прикладами загоняли советских пленных на корабли. Никто не хотел возвращаться в Советский Союз. Все знали, что их там ждет." Правда, на экране прикладов не было, а были какие-то мешки, которые наши солдаты тащили с собой на корабли. Видимо, прихватили что-то на память о Третьем рейхе. Но такого рода пропаганда не рассчитана на смотрящих внимательно.
Еще помню. Показывали фильм "Судьба человека". Перед фильмом выступала какая-то серьезная дама. Восхищалась гениальностью Шолохова и Бондарчука. Перед самым включением фильма ввернула фразу: "Только одна неправда есть в этом сюжете. Военнопленных, бежавших из немецких лагерей, не отправляли на фронт. Они попадали в лагеря советские". Ясно, что после такого "открытия" фильм смотрелся несколько иначе. То, что это туфта, я знал всегда и меня это задевало лично, поскольку избирательностью памяти не страдаю. Мой дед Левшин Иван Денисович, 1915 года рождения, попал в немецкий плен в начале войны. Прошел всё, что должен был там пройти. Освобождался американцами во Франции. Вернулся в СССР и получил краткосрочный отпуск домой. Потом снова уехал безо всякого конвоя. Пребывание в плену ему в срок службы не зачли. Окончательно пришел домой через год. Получил медаль "За Победу над Германией" с портретом Сталина. Через 22 года получил, как участник войны, две комнаты в трехкомнатной квартире.
Мне можно не верить, но в одном из последних телевизионных интервью Иннокентий Смоктуновский рассказал, что попал в плен, будучи офицером, бежал, снова вступил в строй на офицерской должности. Правда, старый уже человек посетовал, что после войны ему пару лет не давали играть в московских театрах. Это оттого, что он был в плену. Но со стороны кажется, что дело было не только в этом. Ведь в 1945 году никто еще не знал, что Смоктуновский — великий артист. Это стало известно гораздо позже.
И сегодня у нас есть провинциальные театры, например, в Краснодаре, в Орле. Там работают замечательные артисты, хотя никто из них, как мне кажется, ни в каком плену не был. Кто интересуется военной историей, не глядя в телевизор, тот может узнать, что советский летчик-истребитель младший лейтенант В.Д. Лавриненков был сбит и попал в плен, уже будучи Героем Советского Союза, бежал, с партизанским отрядом вырвался к своим, и сел... в истребитель. Через несколько месяцев стал майором и дважды Героем того же Советского Союза! А сколько грязи демократские "разоблачители" вылили на уникальный подвиг летчика Михаила Девятаева и его товарищей, угнавших немецкий самолет! "Сразу после посадки самолета Девятаев и его товарищи были отправлены в лагерь. Девятаева освободили только после войны. Как бывший в плену, он не смог более летать".
Высокие технологии политической пропаганды требуют, чтобы наступающая ложь была закована в броню действительных обстоятельств, чтобы ее нельзя было уничтожить сразу, "навскидку". Чтобы остановить такого врага, контрпропаганды мало. Нужны бронебойные факты.
Действительно, всех бежавших и освобожденных из вражеского плена солдат и офицеров возвращали в строй не в тот же день, а отправляли в лагеря, но только не концентрационные, а фильтрационные. Такие лагеря были у всех воюющих стран. Там не было ни колючей проволоки, ни пулеметов на вышках, а постояльцев не убивали непосильным трудом. Там работала котрразведка, проверяющая прибывших из плена "на вшивость", работали медики, проверяющие бойцов на то же самое, но в буквальном смысле.
И вот в таком лагере естественным образом "сидел" и М.П. Девятаев. А поскольку он совершил побег в феврале 1945 года, то естественно, что его проверку до конца боевых действий завершить не успели, и он действительно "вышел на свободу" только после Победы. И не все проверки ему удалось пройти. Медицина вчистую списала его с летной работы. Плен действительно вышел летчику боком, только совсем в другом смысле. Большевистская власть так не доверяла бывшему военнопленному, что определила его в секретнейшее конструкторское бюро Сергея Королева, которого Девятаев консультировал по стартовым площадкам немецких ракет "Фау", поскольку, будучи в плену, сам их собирал.
Дожившему до "наших" дней герою на старости лет пришлось доказывать, что он никогда не был жертвой сталинского террора. И еще о проверках того времени. Военные трибуналы выдавали до 7-8% оправдательных приговоров от общего числа дел. То есть при отсутствии доказательств виновности солдат или офицер возвращались в строй даже при наличии тяжких обвинений.
А вот наш современный Мосгорсуд (он же мосгорштамп) установил абсолютный мировой рекорд "законности": 0,00% оправданий, за исключением судов присяжных и дел частного обвинения, где интересы силовых ведомств не страдают.
Значит, если бы дело Девятаева рассматривали современные "правоохранники", то у летчика не было бы ни одного шанса выйти на свободу. Самое удивительное, что все, о чем я говорю, никогда не составляло тайны. Просто всякие геббельсовские фальшивки всегда рассчитываются на того, кому лень проверять. Штабная комиссия Минобороны, возглавляемая генералом Г.Ф.Кривошеевым, еще в 1992 году специально для ленивых подсчитала и объявила, что 900000 советских солдат и офицеров бежали из вражеского плена либо были освобождены в ходе боевых действий своей родной армией, ПОВТОРНО призваны и вновь включены в списочный состав действующих частей еще до окончания войны. 1 миллион 800 тысяч советских военнослужащих были освобождены в последние недели войны и не приняли участия в боевых действиях по причине их окончания. Общее количество военнослужащих, осужденных военными трибуналами в связи с пребыванием в плену, составляет около 11% от числа освобожденных и бежавших. На это все есть документы.
От себя лично могу добавить, что уже много лет назад тому имел по этой теме разговор с одним старым работником областной прокуратуры, который работал еще при Вышинском. Он говорил, что основная масса осужденных по этой теме также ни в какие концлагеря не попала и конвой за ними не ходил. Их отправляли на стройки по восстановлению народного хозяйства. Нечто подобное потом стали называть "химией". После восстановления объекта их распускали по домам. По полной программе получили отцы-командиры, прямо и недвусмысленно отдавшие солдатам приказ сложить оружие, и военные, отличившиеся в плену особым усердием.
Тогда же я узнал прокурорскую интерпретацию судьбы одного известного офицера. Фамилию называть не буду, поскольку сам в руках это уголовное дело не держал: за что купил, за то продам, а люди грамотные вспомнят, о ком идет речь.
Этот офицер прославился тем, что, бежав из немецкого плена, создал партизанский отряд и воевал где-то на Балканах так успешно, что немцы обещали за его голову страшные деньги. Получил орден от государства, где сражался с фашизмом. А после Победы за ним заехали злые энкавэдэшники и отвезли, куда Макар телят не водил, где он и сгинул. Не одним литературным пересказом перестроечного времени прославлялся этот трагический сюжет.
Однако, со слов старого прокурора, осудили этого военного не за плен, а за злоупотребления властью, совершенные им в бытность командиром партизанского отряда, который он превратил в банду, а если уж называть вещи как есть, то за систематический грабеж и изнасилования партизанок и местных женщин. И не сгинул он в лагере, а сколотил бригаду "ух", стал выдавать по 10 норм и был освобожден досрочно, но потом предпочел жить тихо, так как такие статьи Уголовного кодекса никого не красят.
Конечно, нельзя отрицать, что были невиновные. К примеру — военный доктор Маслов из Брестской крепости, прошедший немецкие лагеря и погибший в лагере советском. По этому поводу можно было бы заклеймить проклятьем всю Советскую страну, если бы в стране антисоветской с этим вопросом было б хоть немного лучше.
Здесь можно, если не к ночи, вспомнить и другую жертву большевистских злодейств. Как наши антисоветские правдолюбцы любят генерала Власова! Ничего удивительного: родство душ и единство целей. Канонизировать мерзавца не удалось, тут атака врага успешно отбита. Но продолжают ездить по бойцам и командирам 2-й ударной армии. "Сталин и Генштаб послали армию на смерть. Ничего не сделали для ее вызволения из окружения. Вину за гибель армии свалили на генерала Власова, который сдался в безнадежной ситуации. В советское время замалчивали подвиг героев. Оставшиеся в живых солдаты вынуждены были скрывать свою службу во "2-й ударной" и бла-бла-бла. Ну да! Только в антисоветское время и только от демократов мы, наконец, узнали о подвиге Мусы Джалиля — солдата 2-й ударной армии. Только в условиях либерализации стало возможным поставить ему памятники, назвать в его честь улицы и корабли. Спасибо либералам за это.
Но и до них, правдивых, было известно, что 2-я ударная армия ударила по врагу в нужное время, в нужном месте, сорвав подготовку немцев к новому наступлению на Ленинград. Гитлеру пришлось для ликвидации прорыва бросать войска из Западной Европы. Его план по созданию второго кольца окружения Ленинграда вокруг Ладоги был похоронен в волховских болотах. Войска фронта под командованием Мерецкова четыре раза пробивали бреши в немецком окружении, вытаскивая бойцов из "мешка". В общей сложности удалось вывести из окружения 16 тысяч солдат и командиров, то есть почти половину первоначального состава армии и большую часть из оставшихся в живых к концу наступательной фазы Любанской операции. Более-менее достоверно в плен попало около 10 тысяч наших солдат.
То есть утверждение антисоветчиков о гибели этой армии, что они выдают как аксиому, на самом деле является чистой воды пропагандой. 2-я ударная не погибла, а была выведена в тыл на отдых и пополнение. О потерях немцев не знают даже демократические всезнайки, однако известно, что только для того, чтобы хотя бы частично восстановить первоначальное положение на участке нашего Волховского фронта, с Запада прибыли и были введены в бой шесть немецких дивизий, то есть по их штатам получается никак не менее 60 тысяч человек. Куда же подевались те дивизии и те солдаты, которых они заменили?
В ходе сражения обе стороны не добились желаемого результата, однако важнейшим итогом Любанской операции следует считать ликвидацию опасности нового немецкого наступления на Ленинград. Через несколько месяцев "погибшая" 2-я ударная армия пошла в новое наступление, и на этот раз была остановлена только капитуляцией Германии. Сталин и большевистское командование так не любили словосочетание "2-я ударная", так подозрительно относились к бойцам и командирам этой армии, что она до самого конца войны так и продолжала называться: "2-я ударная".
В самый ответственный момент операции, когда надо было организовывать выход армии из окружения, Власов тихо смылся. Так тихо, что до сих пор не совсем ясно, как он это сделал. Остальное про него известно.
А как попадают в плен герои и чем они в плену занимаются, мы также знали не от демократов. Командир 844-го полка той же армии В.А. Поспелов и его начштаба Б.Г. Назиров попали в плен в ходе боя, будучи оба ранены. Находились в Бухенвальде. Приняли активное участие в организации лагерного подполья. Когда американские войска остановились в нескольких километрах от лагеря, эсэсовцы решили пленных уничтожить. Подпольщики собрали из уворованных деталей радиопередатчик и выдали в эфир сигнал "SOS" на английском языке. Генерал Паттон, известный дебил, который еще в 1945 году предлагал сбросить атомную бомбу на СССР, плевал на "SOS" на английском языке. Тогда, 11 апреля, заключенные восстали и самоосвободились. Восстанием руководили красные полковники и немецкие коммунисты.
Прибывшие в лагерь американцы, увидев изрядное количество "полосатиков" с оружием, перепужались и стали упрашивать восставших сдать оружие. Западноевропейцы разбежались по домам. Советским военнопленным и немецким коммунистам не улыбалось менять нацистский конвой на конвой американский. Они послали Паттона в известное место, отказались сдавать оружие, заняли оборону и еще несколько дней "сидели" в лагере до установления связи с командованием Красной Армии. В.А. Поспелов и Б.Г. Назиров были восстановлены в армии. Имеют награды.
Политрук 2-й ударной Д.Г. Тельных попал в плен в бою, будучи раненым. Бежал из лагеря в Бельгии. Воевал там же, в партизанском отряде, составленном из бежавших советских военнопленных.
Этот отряд захватил важный железнодорожный узел и весь день удерживал его до подхода союзных войск. Восстановлен в армии. Награжден орденом Красной Звезды, отмененным, кстати, антисоветчиками.
"Сталин приказал генералам стреляться в опасности плена. Генералы вынуждены были это делать, так как их все равно ждал бы неминуемый расстрел по возвращении на Родину". Рассказывайте это на своих пьянках в Куршавелях, здесь не надо. Действительно, был трагический и даже дикий, для обывательского уровня, случай, когда командующий 33-й армией генерал М.Г. Ефремов, находясь в окружении, застрелил свою жену и застрелился сам. Вместе с ним покончили с собой несколько офицеров штаба. Но это был их выбор, а не выполнение приказа.
Командующий 6-й армией генерал И.Н. Музыченко не застрелился. Он попал в плен под Уманью еще в августе 1941 года. Его армия была разбита и частично пленена. Всю войну генерал провоевал в плену, противопоставив врагу только личное мужество. После войны был восстановлен в генеральском звании и продолжил службу в Вооруженных Силах.
Не застрелился и прямой подчиненный Власова, командир 327-й дивизии 2-й ударной армии генерал И.М. Антюфеев. Он израсходовал все патроны по прямому назначению и сдался в плен. От службы оккупантам отказался, несмотря на самые убедительные уговоры своего начальника, и был отправлен в шахты. Однако выжил. После освобождения прошел полугодовую проверку и в последний день 1945 года восстановлен в генеральском звании с возвращением всех наград. Продолжил службу в Вооруженных Силах и ушел на генеральскую пенсию в обычном порядке.
Но особенно показательна по данной теме история военврача первого ранга К.К. Боборыкина. Этот начальник медслужбы 2-й ударной армии не просто пошел во вражеский плен добровольно, а (антисоветчики застрелитесь!) с ведома командования! Армейский госпиталь не смогли эвакуировать, и военврач решил разделить свою судьбу с судьбой своих пациентов. Награжден орденом Красной Звезды.
Говорят, но здесь сведения противоречивы, что якобы даже немцы по достоинству оценили подвиг советского офицера и позволили ему ходить по лагерю, одетым по уставу, с офицерскими знаками отличия и работать в лагерном госпитале. Правда, потом, когда немцы организовали драп по всему фронту, "тевтонский дух" у них повыветрился, и Боборыкин хватил лиха наряду со всеми. Но после войны ему, подобно вышеназванным офицерам, не пришлось восстанавливать звание и награды, поскольку их его никто и не лишал. Он, находясь в немецком лагере для военнопленных, оставался одновременно штатной единицей действующей армии, фактически выполняя свои прямые служебные обязанности в особых условиях плена.
Миф о сталинских репрессиях в отношении советских военнопленных был создан в лаборатории доктора Геббельса еще во время войны. Конечная задача подобного мифотворчества сегодня все та же: оккупация страны, ее расчленение и захват ресурсов. Но, как сказал поэт: "Так храм оставленный — всё храм, кумир поверженный — всё Бог". И мёртвый вождь — все-таки вождь. А вождей надо слушать, хотя бы иногда. Особенно, когда беда пришла. И Сталин сказал: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!" Значит, так и будет.
--
http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/11/911/81.html
